У меня есть блокнот и я пишу в него каждый день. Или не каждый. Как повезет. Три страницы. Иногда меньше. Иногда - больше. По мере таких вот изливаний вспоминаю всю прелесть маленьких личных дневничков из бумаги... Ну то есть как вспоминаю... скорее - выдумываю на ходу. Очевидно, что душевным эксгибиоционизмом я начала страдать слишком рано, а посему даже те записи, которым должно было стать строго секретными, я через пару минут после их создания громко декламировала вслух всем окружающим. Очевидно, что-то меняется в моей жизни.
Очевидно, многое меняется в моей жизни, но не все. Я все также несусь через центр, а потом старый центр, а потом через неведомые улочки, теряюсь, обнаруживаю себя возле Мариинки, какое-то время иду вместе с неторопливым путником с рюкзаком за плечами, который с легкой обидой утверждает, что если мне к Техноложке, то это в другую сторону; глотаю вечерний воздух огромными вдохами, смотрю по сторонам, стремясь объять фонари, афиши и иллюминационные вспышки, проглотить их, стать ими; иногда перехожу на бег, потому что трек в плеере или потому что слишком много любви во мне, или потому что слишком красиво... а потом я прихожу и меня обрубает. Потом я иду ставить чайник, держу на руках человека и глажу его по волосам и на какое-то мгновение мне кажется, что у нас одно сердце на двоих и неизвестно, где болит сейчас - в каком человеке. Мне ужасно, мне очень странно, но я убеждаю себя, что молчать нельзя. А потом я вдруг понимаю, что можно и молчать, а возможно и нужно. Но не выпускать из рук тело, которому больно - вот это по-настоящему важно, что ни в коем случае нельзя переставать обнимать, потому что я же могу отдавать свое тепло и тихо покачивать человека, успокаиваясь сама и надеясь, что смогу успокоить. А потом снова ставить чайник, спрашивать, слушать, слушать и слушать. Оказывается - говорить не обязательно. Очень страшно, когда думаешь "что у тебя случилось, говори, я ко всему готов". А потом человек говорит и тебя прошибает тяжелой холодной волной, потому что ты не был готов. Но вы вдвоем, очень вдвоем и ты отдаешь все, что в тебе было, а потом идешь внутрь себя и обнаруживаешь, что нет - источник неиссякаем. И вот, намного страшнее, когда идешь внутрь себя, а там пусто. И, если человек плачет, а внутри тебя все еще пусто. И ты ищешь в себе сердце и не находишь - вот это страшнее.

Мне важно быть одной, поэтому я иду пешком домой так долго, насколько только могу. Мне кажется, что вот я приду и, если кто-то спросит, как у меня дела, я начну кричать и кидаться вещами. А потом, когда за мной закрывается дверь, я скидываю куртку и понимаю, что очень устала. Я настолько устала, что всё. То есть - совсем всё.

***
Есть маленький мирок у меня за плечами и он очень мой. Настолько мой, что я готова сидеть в кладовке, держа на руках ноутбук, чтобы никто не смог вторгнуться в него (в нас) и даже случайным взглядом пробить его хрупкие стены. Меня не хватает на поддержание этой воздушной хлипкой крепости, я очень устаю сейчас, я пытаюсь и учиться, и работать, и быть-влюбленной, и думать о дипломе, и искать клиентов, и... и в конце концов мы едем в аквапарк, а потом берем себе кофе и весь день смотрим на море из окна кафе, потому что черт с ним с аквапарком, если можно смотреть на море. Я становлюсь мудрее. По крайней мере я свято верю в то, что становлюсь мудрее, ведь я вот уже все меньше какое там требую... меньше жду от людей. Становится проще и легче.
Мужчина, который сейчас рядом со мной, часто говорит, что нужно меньше жалеть себя. И я, внимая, учусь меньше жалеть себя. А потом обнаруживаю, что сил, странным образом, действительно становится больше. У меня нет времени на то, чтобы замечать "чего плохого у меня случилось", а иногда у меня нет времени и на то, чтобы расстроиться по этому поводу.